Год театра Башкирская драма начала в буквальном смысле эпически — с премьеры спектакля «Урал-батыр» в постановке якутского режиссера, а также актера и министра культуры в прошлом, государственного советника Якутии Андрея БОРИСОВА. Мимо такой личности невозможно пройти просто так и не перекинуться парой слов… часа на два.
Рукавица вместо гранаты
— Вы родились в селе Чагда на берегу одного из самых больших в Якутии озер — Ниджили. Ваша фантазия, желание творить не оттуда ли, не из детского ли восхищения природой? Или родительские гены заговорили?
— Папа окончил Вилюйское педучилище. Впервые увидел маму, работавшую фельдшером, во время медосмотра детей. Черные кудрявые волосы, светло-карие глаза его просто ошеломили. А особенно понравился белоснежный халат. Мама вспоминала: «Приходит и говорит: «Послушай, послушай», хотя у него ничего не болит». Потом ей и вовсе понравилось, что молодой директор школы так часто «болеет». Прадеды мамы — из вольных русских казаков. Папино родовое древо уходит корнями к трем народам — якутскому, русскому и тунгусскому.
— И все-таки о творчестве…
— В детстве я был большим фантазером, не мог отказаться от желания и стремления — тогда неосознанного — придумывать какой-то другой мир, дорисовывать действительность.
С театром познакомился очень рано. В глухой нашей деревне — сейчас она совсем заброшена — была самодеятельность. Играли крутую мелодраму, в финале которой герой должен был застрелить и себя, и ее. У меня попросили старинный пистолет, который прислал учившийся в Москве дядя. Я весь спектакль сидел и ждал, когда же пистолет выстрелит. Не дождался — уснул. А когда проснулся — спектакль закончился. Я горько и долго плакал.
Первый серьезный спектакль увидел в классе пятом-шестом в сельском клубе — бывшем православном храме. Играли «Красного шамана» Платона Ойунского. Когда шел в клуб, увидел на колокольне поющего мужика с гармошкой — и с него свалился сапог. О, это было впечатление!
И мне предлагали поиграть — в пьесе про Сашу Чекалина, героя-комсомольца. Я должен был сыграть мальчика, лежащего на печке. Сашу, зашедшего в избушку, хотят схватить фашисты. Саша мог отбиться — у него была в руках граната, но на печи лежали дети хозяйки. На репетициях я никак не хотел смириться с тем, что вместо гранаты Саша выхватывает из-за пояса рукавицу. Взбунтовался, говорю, что рукавица не взорвется, пусть бросает гранату. Кончилось тем, что режиссер отстранил меня от роли. На мое место назначили сестренку Аню. Она лежала на печке, ждала своего выхода, да уснула… Спектакль чуть было не провалился.
…И король Лир запел
— Вы окончили знаменитую Щепку, но в «роли» актера побыли недолго: почти сразу поступили в ГИТИС на режиссера. Играть не понравилось?
— Я сразу хотел стать кинорежиссером и в пятнадцать лет написал заявление во ВГИК. Мне ответили: «Андрей, вы еще молоды, надо повзрослеть, а потом уже идти к нам».
Я отправился учиться на хирурга, провалился и уже собирался работать конюхом — страшно люблю коней, как вдруг увидел объявление о приеме в Щепкинское. Да еще случайно нам с отцом встретился его сокурсник, завлит театра и режиссер Иннокентий Дмитриев: «Может, пойдешь в актеры?».
А уже на режиссера потом пошел сознательно. Даже с актерского хотел сбежать. Но закончил, только потом поступил в ГИТИС.
— Одним из ваших первых спектаклей стал «Желанный голубой берег мой» по произведению Чингиза Айтматова «Пегий пес, бегущий краем моря». О нем практически легенды ходят…
— Это был мой дипломный спектакль. И, наверное, один из последних, удостоенных Госпремии СССР.
Тут как было: после летних каникул я летел в Москву через Красноярск. Голова была напичкана Беккетом, Камю, Брехтом, и я думал, что приеду в Саха театр и сделаю революцию. В аэропорту Красноярска нашел книжную лавку, где стояли только книги о Ленине и Брежневе, и в углу лежала кипа номеров «Роман-газеты». Я их полистал и краем глаза увидел, что внизу кипы — какая-то розовая полоса. Сдвинул все и вытащил «Пегий пес, бегущий краем моря». Уже в самолете прочитал повесть. У меня пробежали мурашки и до сих пор бегут. Я понял: надо ставить. Случайность, но появился спектакль, который до сих пор идет.
Я его «телегой» называю. Его структура банальна, как телега: сначала все радуются, потом по очереди уходят. Вот и вся история. Правильно сиди в лодке, правильно ее поворачивай, правильно передай ковшик с водой, чтобы было понятно: в ковшике воды мало. Элементарные правила актерской игры. В нашем спектакле, во-первых, чувствуется великая русская театральная школа. И еще органичность — якутские актеры все родом из деревни. Когда начинается перелет птиц, артист хоть Гамлета будет играть, но думает все равно о том, что ему надо собираться на охоту и пересчитывать патроны.
— Репертуар национального театра — неизменный повод подискутировать. У нас в штыки приняли «Антигону» Ануя, а вы ставите Шекспира.
— Шекспир — это весь мир. Я считаю, что культура народа саха вышла, по сути, из национального эпоса Олонхо, художественные законы которого сродни шекспировским. А потому концепция была такая: дочери Лира не разговаривают, а поют, используя технику якутского горлового пения — тойук. Это импровизация, не имеющая аналогов у других народов. Получается синтез евразийства и русского психологического театра, но и якутский театр при этом не теряется. (Кстати, критики отмечали: «Когда отказал «переводчик», возникло мистическое ощущение, что «Король Лир» написан на якутском» — авт.)
Очень нам подходит Гоголь. Потому что это не литература, а театр. А Чехов — это литература, он слишком дворянский, гоголевские же монстры ходят везде. Островский — тоже наш. Якуты — очень купеческий народ, до революции и после известны были как бойкие торговцы.
Для меня главное — создать спектакль для народа, не для фестивалей, критиков, прессы. Театр нужен не для того, чтобы самовыразиться режиссеру или драматургу. Постановки должны быть направлены на то, чтобы возвысить человека, пусть даже через эпатаж. Спиноза в XVII веке отмечал, что в театрах куется нация. На спектакль идет толпа, 500 — 600 человек. Но войдя в театр, она становится публикой, а выходя из него — народом, нацией. Поэтому актеров надо учить идеалам, а потом уже мастерству.
Откуда Кэмерон взял сюжет «Аватара?»
— Я первый раз разговариваю с министром культуры, а ведь вы были им немногим менее четверти века. Какую оценку ставите себе как министру?
— Часто слышал: «Он артист, а не министр». Но я же и режиссер, а это на 90 процентов организатор. Это был «спектакль» длиной в 24 года. За это время мы построили 24 учреждения культуры. Я занимался тем же, чем занимаюсь на репетициях: организовывал процесс, увлекал людей. Рисовал им яркие образы, заражал желанием перемен.
С идеей создания Высшей школы музыки пришел к тогдашнему президенту Михаилу Николаеву. Он сразу жестко сказал: «У тебя одна минута, чтобы убедить меня, что школа нужна». И я ответил: «Чтобы государство Поднебесной стояло, подданные должны знать грамматику, арифметику, фехтование, астрономию и музыку» — «Кто это сказал?» — «Конфуций». Школа была открыта. Выше музыки только Бог на небе.
Потом обратился к Николаеву с инициативой создания Арктического института культуры и искусств (АГИКИ), и он снова меня поддержал. Для того чтобы учреждения культуры нормально работали, нужны в первую очередь свои специалисты. А их надо обучать. Я был одновременно и министром, и ректором АГИКИ.
Организовал в Якутске филиал Школы-студии МХАТ. К нам приезжали педагоги из Москвы, в том числе Олег Табаков. Первый выпуск практически в полном составе был зачислен в Русский драмтеатр столицы республики.
Последняя созданная при мне организация — филармония. Я всегда думал о симфоническом оркестре. И сейчас он, на мой взгляд, находится на очень высоком уровне.
— А кинобум, приведший к тому, что в обиход вошло название «Сахавуд»? Некоторые эксперты утверждают, что Якутия вышла на третье место в России по количеству выпущенных фильмов — после Москвы и Санкт-Петербурга.
— У нас благодаря поддержке минкультуры уже много лет этот самый бум. Ежегодно в прокат выходит по 15 — 20 фильмов, и некоторые из них в наших кинотеатрах зарабатывают больше, чем американские блокбастеры. Думаю, причина бума в том, что в 90-м году, когда по «Мосфильму», говорят, ходили голодные собаки, мы отправили детей учиться в Москву и Санкт-Петербург. А когда снимали фильм «Чингисхан», брали работать только наших. И вдруг поняли, что не боги горшки обжигают.
Руководившего республикой все 90-е годы Михаила Николаева считают практически национальным героем Якутии. В 1992 году он и создал киностудию «Сахафильм». Он всегда поддерживал мои идеи и давал возможность их осуществить.
— Вам приписывают слова о том, что Кэмерон позаимствовал сюжет фильма «Аватар» из якутского эпоса. Это действительно так?
— Нет, конечно, фраза вырвана из контекста. Просто в Олонхо есть образ Мирового дерева, соединяющего три мира. Вокруг него обитают племена Айыы, что означает «творцы». Главный герой, небесный богатырь Эр Соготох сражается за любимую и за выживание ее племени против злых духов-разрушителей из нижнего мира. У зрителей, знакомых с этими народными сказаниями, при просмотре «Аватара» как раз возникали ассоциации с нашим эпосом.
Шекспировские страсти Олонхо
— Культуру Якутии не спутаешь ни с какой другой. Как вам удалось сохранить идентичность, в то время как во многих регионах расплодились псевдофольклорные ансамбли, псевдознатоки традиций и обычаев?
— Мы буквально начали с названия театра: из академического переименовали в Саха академический театр имени Ойунского. А настоящее прозрение пришло, когда ученые, деятели культуры осознали: если сейчас не начнем заниматься Ысыахом (праздник лета — авт.), хомусом (музыкальный инструмент, аналогичный башкирскому кубызу), осуохаем (древний танец-хоровод), наши традиции исчезнут. В одно время Ысыах едва не превратился в партийное собрание. В 1992 году наш президент издал специальный указ. Разработали целую программу, чтобы возродить ритуалы и обряды. То, что Ысыах теперь стал прежним, — это осознанная политика минкультуры.
Впоследствии был создан музей хомуса, мы поставили рекорд Гиннесса по осуохаю. Успешно работает созданный мною Театр Олонхо, в котором мы сочетаем новые технологии и древнейшие традиции.
— В интервью вы неоднократно говорили о том, что главное ваше дело — возрождение Театра Олонхо. Расскажите немного об этом.
— Олонхо — героический эпос народа саха, который стал нематериальным памятником культурного наследия человечества. В нем около 300 сюжетов. Длина его поэм — 10 — 15 тысяч стихотворных строк. Они исполняются народными сказителями — олонхосутами. Самые длинные поэмы пелись беспрерывно в течение семи суток. Там такие сюжеты! В театре города Мирный наш режиссер поставил по Олонхо спектакль «Одинокий муж». Зрители были изумлены: это Шекспир?
У каждого народа есть своя интонация, в которой живет его душа. Ее и надо искать. Поэтому возник замысел — создать Театр Олонхо, в котором главное средство выразительности — тойук.
Когда я был маленьким, тойук считался никому не нужным. Я помню, как родители меня взяли на свадьбу к родственникам. Там ходил оборванный старик с бельмом на глазу и пел тойук. Его гнали, говорили: «Старик перепил, вот и воет!» Ночью я проснулся, потому что он сидел надо мной и пел. А кто-то называл его Слепым Гомером…
— И, наконец, о вашем евразийском проекте, благодаря которому на сцене Башкирского театра появилась обновленная постановка «Урал-батыр».
— Глобализация ведет к конфликту культур. Надо находить точки соприкосновения. Схожа ли, к примеру, культура армян и якутов? У первых ее кодом является музыкальный инструмент дудук, у вторых — тойук. А похожи культуры эпосами! Эпос и есть фундамент, соль множества культур.
В Якутии ведется работа по переводам на якутский язык эпосов разных народов. Алтайский «Маадай-Кара» дал старт моему проекту театральной визуализации эпосов народов Евразии. И вот теперь «Урал-батыр».
Четыре интересных факта о Борисове и Олонхо
— Начавшийся в стране якутским обрядом благословения алгыс Всероссийский театральный марафон — идея того же Андрея Борисова.
— Один из предков режиссера — легендарный средневилюйский голова, живший в XVIII веке. Его женой, по семейным преданиям, была ссыльная петербургская дворянка.
— Спектакль «Желанный голубой берег мой» стал интернациональным: автор повести о нивхах — киргиз Чингиз Айтматов, режиссер — якут, сценограф — русский Геннадий Сотниковов.
— Олонхо — один из древнейших эпосов. Понимая его сакральность, японцы пускают якутских актеров на сцену Театра Но. Большой театр, говорят, не пустили, а их — пожалуйста.
Источник: Газета «Республика Башкортостан»
