Татьяна — балерина. Бывшая, но те, для кого балет не столько профессия, сколько стиль и образ мыслей, это как алтарь, которому были посвящены годы изнурительных тренировок, ограничений, преданности, любви и таланта. Это — навсегда, даже если от всего, что было, остались ящик с изъеденными молью пуантами, летящая хрупкость фигурки, фотографии и память.
Воспоминания яркие, как вспышки софитов, и такие же, как вспышки, секундные: первый выход, первые цветы, сценические удачи. И детство, конечно. Счастливые мгновения: Новый год, елка, нарядный дом, молодая мама. Татьяна — потомок известных фамилий, чьи представители глядят на прохожих с барельефов на стене дома в центре города. Она родилась здесь и живет.
Между той жизнью и сегодняшней — пропасть. В скомканном, лишенном сцены отрезке времени царит запустение. Хаос в мыслях, в доме, в ставшем враждебным мире, существующем где-то за пыльным окном.
Хозяйка почти не выходит из квартиры, да и о том, что перестала быть хозяйкой, узнала сравнительно недавно. Я пришла к ней именно по этому поводу. После летнего солнца жилье кажется особенно темным. Среди мрачных стен и нагромождений старой мебели Татьяна смотрится словно бабочка, случайно залетевшая в подземелье.
Сергей, ее муж, когда-то успешно закончил режиссерское отделение ВГИК. Переломное время, золотая молодежь. Снимался в эпизодических ролях, подавал большие надежды, но оступился, и подняться к прежнему везению не смог. Теперь перебивается случайными, далекими от искусства заработками. Это он позвонил мне с просьбой о помощи.
Из сбивчивых объяснений нарисовалась такая картина: дружная, любящая, хорошо обеспеченная семья, единственная дочь Танечка и воспитанница постарше Полина, волею судьбы оказавшаяся под крылом дальних родственников.
С десяти лет Танечка наезжала домой только на каникулы, училась в хореографическом училище. Полина была тут, жила с людьми, которые считали ее родной и дали возможность получить медицинское образование. Девушки стали теми, кем хотели. Прошли годы…
Уход из театра тяжело ударил по Татьяне. Не сумела справиться с одиночеством, с депрессией и, увы, как водится, начала забываться посредством бутылки. С Татьяной запила и потерявшаяся в дочкиной безысходности мать. Женщины сломались, и никого не оказалось рядом, кто смог бы вытянуть их из беды.
Квартира с тех пор не ремонтировалась, ветшая вместе с обитательницами, но мать, что-то, возможно, предвидя, успела нотариально завещать ее дочери.
А что же Полина — врач, человек благополучный и, если вспомнить о нравственной категории, должный быть признательным взрастившим ее людям? Пользуясь нетрезвостью хозяек, Полина забрала у них документы на жилье. Было ли сие действие местью за какие-то обиды, ущемление в чем-то, застарелой завистью или элементарной жадностью — неизвестно, но факт: ни простой человеческий долг, ни юридический аспект неблизкую, по существу, родственницу не остановили.
Повторю: у сторон этой неприглядной истории фамилии на слуху, включая мужа балерины, поэтому я решила ограничиться именами.
Из слов Сергея:
— Татьяну я знаю давно, еще чужой женой. Как-то четыре года назад зашел проведать. Увидел, какая она одинокая, беспомощная, будто ребенок, как продолжает жить прошлым, и не смог ее оставить. Позже мы расписались. Тогда она только догадывалась, что ее обдурили с квартирой, нуждалась в опоре. Я понемногу стал разбираться.
Из слов Татьяны:
— Мы с Полиной не были особо близки, я ведь жила и училась в другом городе. Когда выросли, она однажды веско сказала, что квартира будет принадлежать ей. Может, мы слегка поссорились, не помню, но вот это ее заявление помню очень хорошо. Я вернулась в Якутск, работала в театре, потом — вот… Мамино завещание хранилось в белой папке с остальными документами на квартиру. Полина несколько раз папку зачем-то требовала, мы ей отказывали. Тогда она ее просто взяла. Без спросу.
В 2013 году Сергей начал восстанавливать документы. Выписал дубликат завещания. Знакомый юрист посоветовал узнать в суде, не находится ли квартира в каком-либо имущественном споре. Так обнаружилось заочное решение от 22 ноября 2010 года, вынесенное судьей Н.Ивановой. Согласно ему, Татьяна и ее мать были ограничены в дееспособности в соответствии со ст. 30 ГК РФ.
Когда я предупредила Татьяну о предстоящем походе, она подготовилась: со вкусом одетая, миловидная женщина, на вид средних лет, а приятную содержательность бесед с нею я отметила раньше. Недееспособна?
Да что вы! Глядя на нее, никто бы так не сказал.
У нас нет базы данных о лишенных дееспособности и, случается, недееспособный человек берет кредит в банке (и банки их дают!), вовлекая родственников в судебные тяжбы. Мы с Татьяной прогулялись до нотариальной конторы, где без всяких проволочек выписали на меня доверенность и взяли документы в архиве городского суда. Таким образом, была восстановлена документально вся картина безобразного квартирного обмана.
Время, подходящее для замысла Полины, подошло в 2009 году. В соседнем подъезде располагалось небольшое риэлторское агентство, с его помощью она и задумала отнять квартиру у приютившей ее когда-то семьи. Татьяна помнит двух очень любезных молодых людей, которые заверили, что в их агентстве можно оплачивать коммунальные услуги — это же так удобно, далеко ходить не надо! Нужно только подписать бумаги.
Доверчивые женщины поставили подписи, не вчитываясь в документ, и мысли у них не возникло, что подписывают они не что иное, как договор купли-продажи. Покупателем, как выяснилось позднее, значилась Полинина дочь Нюргуяна, причем квартиру она записала на свою малолетнюю (2003 года рождения) дочку, — то есть, на внучку Полины. Судя по договору, жилье отошло новым собственникам за неполные 900 рублей, которых «продавщицы», конечно, в глаза не видели, как и риэлторов-коммунальщиков по совместительству, — агентство исчезло в неизвестном направлении через несколько дней.
Родная сестра матери Татьяны, Варвара, услышав об их подписях на каких-то подозрительных бумагах, забеспокоилась. Вскоре она поняла, что у родственниц увели недвижимость, забила тревогу и наняла адвоката. Татьяна с матерью оформили доверенность на право защищать в суде их интересы. В суд был подан иск о признании договора купли-продажи от 11 апреля 2009 года ничтожным. Судья И.Ноговицына посчитала, что иск подлежит удовлетворению.
Но…
Но далее дело так круто повернулось, что в один день приросло новым числом участников, а никто и не заметил, как пошли трещинами, осколками полетели добрые родственные связи.
В случае положительного решения судьи над Нюргуяной могла зависнуть 159 статья УК РФ (мошенничество), и женщина не придумала ничего лучше, как собственной персоной пожаловать пред взыскательные очи Варвары. И угадала. Либо неплохо знала ее характер. В обстоятельном разговоре они, в конце концов, пришли к консенсусу: Варвара согласилась не отстаивать права кровных родственниц с условием, что половина квартиры отойдет ее дочери Марии (имя изменено).
Человек искусства, как большинство в этом даровитом семействе, Мария наивно полагала, что все делается во благо — дабы оградить непутевых тетушку и сестрицу от посягательств посторонних людей на их жилье. Пошла на поводу матери, не вдаваясь в юридические подробности, — такова, по крайней мере, версия самой Марии.
На суд никто не пришел. В определении судья отметила, что иск подлежит удовлетворению, но поскольку стороны не явились, он оставлен без рассмотрения.
Хитроумной компании жилось, между тем, тревожно, и кого-то из действующих лиц осенило идеей ограничить Татьяну с матерью в дееспособности. Но добиться удовлетворения подобного требования, подразумевающего грубейшее нарушение законодательства, невозможно. Разве что посредством сговора с судьей…
Кто сталкивался с вопросом лишения человека дееспособности, знает, какая сложная и длительная это процедура. Комиссии, многочисленные справки из МСЭК и других медучреждений, проведение непременной судебно-психиатрической экспертизы — терпение нужно иметь героическое.
Недееспособность признается, в основном, за людьми I и II групп инвалидности, не имеющих, в силу заболевания, навыков собственного обслуживания, абсолютно не адаптированных в общество, — за ними, как правило, необходима неусыпная опека.
Чаще всего в таких случаях заявителями выступают родители. Для них, привыкших заботиться о своем ребенке, будь ему хоть десять, хоть сорок лет, судебный процесс по лишению дееспособности — обязательная формальность. Порой заявление подают и взрослые дети, признающие недееспособность за родителем, утратившим социальные навыки из-за болезни или возраста.
Но ограничение дееспособности по ст. 30 ГК РФ, по словам начальника отдела опеки и попечительства Людмилы Танцуры, в Якутске никогда не рассматривалось.
Впрочем, удивительно, что такие дела вообще где-то имеют место, ведь гражданин, в отношении которого пишется заявление, должен быть уведомлен о процессе и присутствовать на суде. Но кто сам лично будет ратовать, чтобы попечитель получал за него зарплату или пенсию, кто добровольно согласится ограничить и другие свои гражданские права?
За что же к человеку могут быть применены столь суровые меры? «В соответствии со ст. 30 ГК РФ гражданин, который вследствие злоупотребления спиртными напитками или наркотическими средствами ставит свою семью в тяжелое материальное положение, может быть ограничен судом в дееспособности в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством. Над ним устанавливается попечительство».
То есть, гражданин должен быть не просто алкоголиком, а, к примеру, распродавать и проматывать домашнее имущество. Главный критерий здесь — страдания семьи из-за потери дохода для ее существования в связи с пьянством ближайшего родственника, с которым семья делит общий кров.
Судебная практика в России по ст. 30 ГК РФ невелика. Заявители, чаще всего, — жены, испытывающие материальные трудности из-за алкоголизма/наркомании мужей, или родители, чьи дети заставляют их терпеть убытки по той же причине. Отмечается, что доказать эти обстоятельства чрезвычайно трудно.
…Итак, заявление в суд было подано от имени Марии и некой Софьи. Незаинтересованный в деле судья отклонил бы иск: заявление по ст. 30 ГК вправе подать только близкие родственники. Обе указали, что мать Татьяны им родная тетя, а сама она — двоюродная сестра, хотя Софье они — седьмая вода на киселе. Однако суд поверил заявительницам на слово и не стал углубляться в выяснение степени родства.
«Заявителями могут быть люди, проживающие совместно с гражданином, в отношении которого рассматривается вопрос об ограничении дееспособности, и вести с ним совместное хозяйство».
Ни Мария, ни Софья не вели с Татьяной и ее матерью общего хозяйства, жили отдельно и даже виделись очень редко. Две одинокие женщины никому из родственников не мешали и ни от кого не зависели.
Ограничить их в дееспособности не было возможности. По закону. Но вот тут, хочешь не хочешь, втискивается зыбко-вопросительное слово «почему-то».
Почему-то адвокат С., так кстати располагавшая доверенностями матери и дочери от предыдущего несостоявшегося судебного заседания и выступавшая как будто за них, выразила полное согласие с требованиями заявителей.
Почему-то прокурор В.Седалищева проявила изумительную благосклонность и не узрела никаких нарушений закона.
Почему-то не был приглашен представитель органа опеки и попечительства — одно из главных действующих лиц, чье присутствие на подобном суде обязательно.
Варваре в судебном действии отвели роль свидетеля. Суд с ее слов удостоверился в пьянстве и деградации сестры с племянницей. Вторым свидетелем была соседка. Пожилая женщина вряд ли представляла, для чего ее попросили подтвердить соседскую правду, но подтвердила: не работают, злоупотребляют спиртным.
Судья Иванова посчитала серьезным основанием для выноса решения то, что они «…состоят на учете в Якутском наркологическом диспансере, нигде не работают, не отдают отчета своим действиям, продали свою единственную квартиру, смутно помнят совершенную сделку, в связи с чем необходимо установление над ними опеки». (Не могу удержаться от реплики: если бы учетная карточка в наркологическом диспансере впрямь была таким могучим основанием для ограничения людей в дееспособности, пришлось бы сделать это в отношении некоторых членов Гордумы и Госсобрания.) А Татьяна с матерью имели полное право не работать, находясь на пенсии. Говоря казенным языком — на заслуженном отдыхе. Старшей минуло 73 года — возраст, мало приемлемый для порывов трудового энтузиазма.
После вступления решения в законную силу, органы опеки и попечительства назначают следящего за опекаемым не абы как, — с учетом этических и прочих качеств, с проверкой способности к выполнению непреложных обязанностей. В них входит, между прочим, содержание подопечных, для чего попечителю и дается право заботиться о доходах ограниченно дееспособного лица.
Но речь о попечителях не шла на этом суде. Главным был судебный акт — документ внутреннего пользования, необходимый для незатронутой вслух, но всем понятной нейтрализации женщин, лишения их права написать доверенность, подать заявление в правоохранительные органы, в суд и так далее. Почему — тоже понятно. Пенсию они беспрепятственно получали (что говорит как раз о недееспособности суда).
Мать Татьяны умерла в 2012 году, так и не узнав об ограничении собственной дееспособности.
Злоумышленницы, очевидно, надеялись, что вслед за покойницей вскоре отправится на пьяной волне и Татьяна. Но та, вопреки их планам, неожиданно вышла замуж.
Это событие повергло родню в шок и ужас. Но понаблюдали и решили: не защитник! Такой же ханыга. Тем не менее, кое-кого залихорадило: квартира, в которой, по-прежнему ни о чем не ведая, бельмом на общем глазу жила блаженная сестрица-племянница, кроилась и перекраивалась.
Все же точки над «i» Полина с Варварой рискнули поставить только в нынешнем 17-м. Да и то — сколько еще тянуть?! Квартирные документы из краденой папочки на руках, право собственности — за дочерьми, а Татьяна… Что — Татьяна? Квартира не ее, муж не прописан, «давайдосвиданья».
Наведывались сами и с потенциальными покупателями. Вначале по-хорошему увещевали «освободить чужое помещение», затем перешли к более решительным действиям — попытались взломать дверь. Супруги держали оборону. Сергей обратился ко мне как раз после очередной атаки. На какое-то время притихли и снова ринулись выдирать, ломать-пытаясь выкинуть на улицу хилую веточку собственного генеалогического древа…
Кто-то из большой семьи и юристов поговорил со мной, кто-то не захотел. Вопросы все равно продолжают копиться. Могут ли быть сомнения в компетентности Натальи Ивановой — одного из самых опытных судей городского суда? Неужели она не сознавала, что именем Российской Федерации вершит беззаконие?
Профессиональная ли деградация тому виной, что человек в мантии со временем становится автоматом для выпуска решений, забывая, либо не думая, как они откликаются на судьбах живых людей — притом, что не закон суров, а некоторые решения не имеют с ним ничего общего? Сколько выпускается у нас вердиктов по договоренности, и терзает ли человеческая совесть судей, позволяющих с собой договориться?
В случае Татьяны мне изменяет здоровый цинизм, поэтому прошу прощения за несколько менторский тон.
Если с ее стороны не прозвучало не то чтобы бранного, но даже резкого слова о своих мучителях (она их как будто оправдывала), то куда пропало это ничем несокрушимое великодушие, эта врожденная интеллигентность у остальных членов семейства? За что толкают они человека на большее отчаяние и беду?
За то, что он в какой-то момент оказался слабохарактерным, безвольным, и ни одного родственника не нашлось, чтобы его поддержать? Ни одного — как это должно происходить и происходит в других, менее знаменитых семействах? Смогут ли они, люди громких фамилий, спокойно проходить мимо взирающих на них барельефов? Смогут ли жить спокойно, зная, что за алчность и предательство всем когда-нибудь сполна воздастся самым неподкупным судом?..
